|
|
|
На главную Звезды
Без него и солнце не взойдет. – Адиль Мунирович, за 50 лет работы в театре вы наверняка стали своим, близким человеком для всей труппы. А с кем вас связывали особые отношения и на чем они были основаны? Человек театра – не обязательно актер или режиссер. Адиля Велимеева, который скоро отметит свое 70-летие, в БДТ все продолжают любовно называть Адиком. Заведующий машинно-декорационным цехом пришел в театр полвека назад, и без него тут, в прямом смысле слова, и солнце не встанет, и гром не грянет. – А на какой позиции вы стояли? – Мы много лет дружили с Кириллом Юрьевичем Лавровым, и помимо взаимной симпатии нас связывало увлечение футболом. Он был у нас дома частым гостем, да и мы с женой бывали у него на Мичуринской или совершали совместные выезды на дачу, которую Кирилл Юрьевич очень любил. Лавров всю жизнь был неистовым фанатом «Зенита» и сам использовал любую свободную минуту, чтобы попинать мячик. Помню, во время гастролей в Аргентине друзья-актеры нас повезли за город, где прямо на поляне экспромтом состоялся любительский матч с аргентинской «командой». Зачинщиками, конечно, стали Лавров, Штиль и Кузнецов – все мы тогда были молоды, азартны и рвались в бой… – Вы сопровождали театр на всех гастролях? – Я стоял на воротах, и мы одержали убедительную победу. Все в театре бурно радовались, ведь профессиональная команда Аргентины была тогда чемпионом…Помогать таким людям, которые работали и работают в этом театре, – это само по себе счастье. Здесь я понял, что по-настоящему великие люди – они просты. Умеют себя ценить, но и «младшего по званию» уважают. Такими были и Ефим Захарович Копелян, и Евгений Алексеевич Лебедев, и сам Георгий Александрович Товстоногов. Они ценили всех, кто душу свою в дело вкладывает. – Как вы попали в театр? – Да, я ходил у Товстоногова в «любимчиках», и он брал меня во все поездки. Ну, и по долгу службы мне это вменялось в обязанность. – Никогда потом не жалели, что остались? – Родился я в Ленинграде, в блокаду потерял всю семью, а отец был арестован и потом расстрелян. После эвакуации я воспитывался в многодетной семье дяди, которую тоже раскулачили. Наша татарская деревня в Новгородской области знаменита тем, что оттуда вышли известные на всю страну фамилии – в том числе Сафины и Белелетдиновы. В двадцать лет, вопреки уговорам дяди, я решил вернуться в Ленинград. Профессии у меня не было, но однажды к родственникам, у которых я остановился, зашла знакомая – портниха из театра. Благодаря ей меня и взяли в БДТ рабочим сцены – без специальности и без прописки. Начальник сказал: «Все равно через неделю сбежит». А портниха ему в ответ: «Бери, бери – потом спасибо скажешь». – В театре о вас говорят с неизменной нежностью. Как вам удалось стать единственным и незаменимым? – Сначала трудновато пришлось: зарплата была мизерная. Но со временем я понял: это судьба, и я здесь на своем месте. Потом в моей бригаде начинали свой путь на сцену несколько известных актеров и режиссеров. Недавно руководитель московского театра «Школа современной пьесы» Иосиф Райхельгауз подарил мне свою книжку с надписью «Моему первому начальнику». А один актер из Сибири устроился рабочим сцены, чтобы только увидеть вблизи, как работает Товстоногов. А секрет простой: занимаясь своим делом, я никогда не думаю о себе – всегда о том, чтобы было удобно актерам, чтобы спектакль получился. Помогать таким людям, которые работали и работают в этом театре, – это само по себе счастье. Здесь я понял, что по-настоящему великие люди – они просты. Умеют себя ценить, но и «младшего по званию» уважают. Такими были и Ефим Захарович Копелян, и Евгений Алексеевич Лебедев, и сам Георгий Александрович Товстоногов. Они ценили всех, кто душу свою в дело вкладывает. – Ну, это громко сказано. – В моем деле без творческого чутья и интуиции не обойтись. Ведь на спектакле или во время репетиции я должен оказаться именно там и в ту минуту, где происходит главное действие. Уже не раз так выходило, что исключительно по наитию я предотвращал технические нестыковки: например, возникал на месте отсутствующего рабочего именно в момент перестановки декораций. Надо на ходу ловить ритм каждого спектакля, длину паузы и «градус» напряжения сцены. Вся машинерия театра должна быть в ладу с режиссерским замыслом. Не зря ведь я включаюсь в работу над очередной постановкой сразу после того, как художник сдаст макет. И в составе худсовета за мной решающее слово: что осуществимо технически, а что – нет. – Да ведь в вашем ведении по большей части – бездушные механизмы. Как к ним – с душой? – Да не очень: путем взаимных уступок почти всегда удается этого избежать. Но недавно пришлось отказаться от одной постановки из-за ее чрезмерной дороговизны и сложного регламента перестановок. – И часто приходилось «подрезать крылья» творцам? – По штату предусмотрено много, а на деле – десять человек справляются. – А сколько людей у вас в подчинении для решения таких глобальных задач? – Последние 15–20 лет почти все время отдаю театру. Нельзя же обмануть ожидания полутора тысяч зрителей, которые каждый вечер приходят на спектакль. – Получается, что вы здесь постоянно нужны. Время на семью остается? – Прежде всего это был великий талант. Каким-то неведомым образом он знал про жизнь и людей все. Знал, как мыслит академик и как должен орудовать метлой настоящий дворник. Во время репетиции он всегда «подглядывал» за зрительской реакцией технического персонала, сидевшего в зале. И часто менял после этого решение сцены. – Вы выросли в этом театре как профессионал и сформировались как личность. Чем для вас была «эпоха Товстоногова»? Каким он вам запомнился? – Чему он вас научил за годы тесного общения? Ну, взгляните на его портрет: чего только нет в этом лице! Глубокий ум, неповторимое обаяние, чувство юмора… Возьми любое выдающееся качество – они все здесь есть. – Театр стал другим после Товстоногова? – Глядя на него, целиком отдающегося театру, я учился этой самоотдаче. Я даже отчасти научился угадывать его мысли. Бывало, подумаю: вот сейчас он прервет репетицию – и он прерывал. Его стремление к совершенству меня поражало. Однажды он заставил артиста повторять фразу пятнадцать раз – до полного блеска. Я бы не выдержал, сорвался. А он – нет. – Адиль Мунирович, вы – заслуженный работник культуры и обладатель медали ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени. Вы были счастливы, получая эти награды? – После его ухода задача у нас была одна – сохранить уровень его постановок. Если не с художественной точки зрения, так хотя бы в смысле внутренней дисциплины. Но театр – живой организм. И он меняется с приходом каждого нового руководителя. Товстоногов почти все спектакли ставил сам, до тонкости зная творческие возможности всех членов труппы. Теперь на этой сцене работает много талантливой молодежи. А судья у нас по-прежнему один – наш зритель.
 Укрощение скорости. Вячеслав Малафеев: «Самое дорогое – семья!». Гостиницы должны кормить Петербург. За фасады ответят. «Подводные камни» для покупателя. «Синдикат», или закулисные хозяева мира. «Боже, царя храни!».
На главную Звезды 0.0229 |